Судья Наталья Лунина вызывает в качестве свидетеля следователя ФСБ Сергея Дадинского.

О суде можно писать по-разному. Жанров предостаточно: от очерка до триллера, потому что суд — всегда остросюжетная драма, в которой много поворотов и правд. Суд должен не ошибиться в выборе настоящей. Для этого он должен быть самостоятельным, полагаться на собственное расследование, в котором на равных участвуют обвинение и защита. Расследование, в свою очередь, базируется на представленных сторонами доказательствах и показаниях свидетелей. Все это азбука. Но скучна она только до тех пор, пока не погрузится в реальный судебный процесс.

Первый свидетель

29 мая в Тушинском районном суде проходило очередное слушание уголовного дела, в котором Павел Врублевский и его «подельники» обвиняются в хакерской атаке, якобы нанесшей ущерб авиакомпании «Аэрофлот». «Якобы» написано не случайно: ущерб уже в другом, в арбитражном суде остался недоказанным. Так что суть действа, развернувшегося 29 мая, совсем не в этом.

Присутствовавшие стали свидетелями классической судебной дуэли. Свидетели защиты против свидетелей обвинения. Речь шла о центральном, на мой взгляд, пункте обвинения. Оно предъявило суду ряд вещественных доказательств и соответствующих протоколов, подписанных, в частности, понятыми. Защита доказывала, что подписи понятых фальсифицированы. Обвинение настаивало на их подлинности. От исхода спора зависит отношение суда к представленным доказательствам как таковым: если протоколы фальсифицированы, то для суда и самих доказательств не должно существовать.

На предыдущих слушаниях признанный эксперт-почерковед Леонид Раев уже дал заключение, из которого следовало, что подлинность подписей понятых не заслуживает доверия. Судья Наталья Лунина приобщила заключение эксперта к делу, но это не значит, что суд с ним согласился, официальная экспертиза может быть проведена только по запросу суда. Тем не менее пройти мимо заключения эксперта суд не мог, поэтому 29 мая и состоялся допрос понятых.

Анастасия Курочкина, подписи которой, якобы, фигурируют на нескольких протоколах, показала, что в качестве понятой в следственном управлении ФСБ (а следствие по делу вела именно ФСБ, которая и обнаружила факт DDOS-атаки, в организации и проведении которой обвиняются Врублевский и его коллеги) никогда не была и никаких протоколов не подписывала. Уже сенсация.

Но далеко не единственная. На вопрос адвоката Павла Зайцева, знакома ли она со следователем ФСБ Сергеем Дадинским, который вел уголовное дело, Курочкина ответила, что да, они знакомы. Дальше выяснилось, что знакомство было достаточно близким, они проживали в одном доме, встречались, вместе отдыхали в Сочи. Все это разворачивалось в середине 2011 года, то есть именно тогда, когда подписи Курочкиной оказались на протоколах следствия. Курочкина рассказала, что Дадинский ввел ее в свою компанию, среди его ближайших друзей был, в частности, Никита Евсеев, подпись которого как понятого также фигурирует на протоколах уголовного дела.

Из ответов Курочкиной выяснилось, что ее роман с Дадинским был недолгим, молодые люди разошлись. Однако на вопрос адвоката Зайцева, когда она видела Дадинского последний раз, Курочкина ответила: «Примерно неделю назад». Тот приезжал к ней на работу и уговаривал подтвердить в суде свою подпись или вовсе не являться на заседание.

Что Дадинский в курсе намерений суда, не удивляет, но по существу Курочкина показала в суде под протокол, что следователь ФСБ склонял ее к лжесвидетельству, что, по-моему, уже преступление.

Прокурор Сергей Котов, естественно, стремился показать, что свидетельские показания Курочкиной продиктованы местью или, как это называется на казенном языке протоколов, «неприязненными отношениями», вызванными тем, что после разрыва Дадинский женился на другой. Для прокурора все было ясно. Адвокат Людмила Айвар, однако, поколебала эту уверенность. Отвечая на ее вопросы, Курочкина рассказала, что никакого отчаяния не испытывала ни в момент разрыва, ни тем более не испытывает сейчас, с личной жизнью у нее полный порядок.

Два других

29 мая были допрошены и два других «понятых». Илья Кислюк рассказал, что в понятые попал совершенно случайно. Недалеко от метро «Авиамоторная» к нему подошел Сергей Дадинский (он предъявил служебное удостоверение), предложив стать понятым, и Кислюк тут же согласился. Прокурор прокомментировал, что так и должен поступать гражданин. К тому, как должен поступать гражданин, мы еще вернемся, а пока Кислюк демонстрировал в суде причуды своей памяти.

Адвокаты подсчитали, что подпись Кислюка, которую он в суде подтвердил, стоит на 15 протоколах. Однако Кислюк «не помнил», как выглядит здание, где расположено следственное управление ФСБ (при этом на момент участия в следственных действиях он работал таксистом), как организован проход на этот режимный объект, где именно расположен кабинет Дадинского, что в нем есть, кроме письменного стола с компьютером, какие действия и в каком порядке он проводил в качестве понятого. Он «не помнил» ни номер своего мобильного телефона, с которого он звонил Дадинскому (у Кислюка привычка часто менять сим-карты), ни мобильный Дадинского.

Очевидные провалы в памяти, однако, не помешали Кислюку на вопрос прокурора, узнает ли он кого-нибудь из сидящих в зале, сразу без колебаний указать на Курочкину, вместе с которой он, якобы, подписывал несколько протоколов. Курочкина же заявила, что первый раз видит Кислюка, но на вопрос адвоката Айвар, есть ли у Дадинского ее фотография, ответила, что во всяком случае была.

На вопрос адвоката Зайцева, как тогда объяснить, что ни на одном протоколе в деле нет одновременно и его подписи, и подписи Курочкиной (в деле, естественно, фигурирует больше понятых, чем было допрошено 29 мая), Кислюк ничего вразумительно ответить не смог.

На просьбу адвокатов оставить образцы своей подписи для проведения экспертизы он ответил отказом.

«Понятой» Никита Евсеев был ярче. Он сразу признал давнее знакомство с Дадинским, который, оказывается, привлекал его в качестве понятого не первый раз. Евсеев уже был понятым в громком деле «Алтын-золото». Так что он в красках описал и кабинет Дадинского, и здание, и коридоры. Отношения со следователем ФСБ он охарактеризовал как «добрые», но исключительно рабочие.

Когда ему были зачитаны показания Курочкиной о том, что она знакома с ним как с другом Дадинского, Евсеев, не задумываясь, отреагировал: «Она врет». Курочкину он знает исключительно как понятую, вместе с которой подписал «не менее трех протоколов».

Свои подписи под протоколами Евсеев подтвердил. Но не обошлось без прокола. Когда адвокат Зайцев предъявил Евсееву один из протоколов, состоялся любопытный диалог:

— Подпись ваша?

— Моя.

— Вы читали протокол и поставили подпись?

— Да.

— Где вы жили на тот момент?

— Как студент РУДН, в общежитии.

— Адрес помните?

— Улица Миклухо-Маклая…

— Хорошо. Читайте адрес на протоколе.

— Московская область…

— Адрес не ваш?

— Не мой.

— Значит, часть протокола не соответствует действительности. Как тогда Вы можете гарантировать своей подписью, что остальные данные соответствуют действительности?

— Не знаю.

В протоколе оказалась и еще одна загадка. Евсеев утверждал, что сначала понятым разъяснялись их права, они расписывались в том, что с правами и обязанностями ознакомлены, после чего следователь заполнял протокол, понятые его читали и ставили подписи. Но, как показал адвокат, так как подписи, подтверждающие, что понятые со своим статусом ознакомлены, стоят в середине страницы, для того чтобы все происходило так, как это описывает Евсеев, следователю пришлось бы изрядно помучиться с принтером, чтобы продолжить печатать протокол после подписей понятых, но на той же странице. Евсеев, зная, как должно быть, стоял на своем.

Доверия ни к протоколам, ни к Евсееву не прибавилось, когда он, как до него Кислюк, отказался оставить свою подпись для экспертизы и завил, что образцов подписи у него «неисчислимое множество». На просьбу дать пояснение, зачем ему это нужно, Евсеев не нашел ничего лучше, как заявить: «Я полностью реализую свои права».

Звонок

Евсеев фигурировал на заседании не только как свидетель, но и как заявитель. В соответствии с его письменным заявлением, которое он направил в суд 30 апреля, в конце апреля ему звонил Павел Врублевский. Он рассказал, что к делу приобщена почерковедческая экспертиза, подтверждающая, что подпись Евсеева в протоколах подделана, подтверждать ее — значит, лжесвидетельствовать. Врублевский советовал приехать в суд (в момент разговора Евсеев был на Урале) и отказаться от подписи. Врублевский обещал оплатить проезд и даже как отец троих детей обещал материальную помощь малолетнему сыну Евсеева. Еще, по словам Евсеева, Врублевский советовал через интернет выяснить, кто он такой.

Как заявил Евсеев, он расценил звонок как оказание давления, позвонил Дадинскому и по его совету написал заявление в суд.

Хотя никаких угроз в разговоре, как вынужден был признать Евсеев, не было, несмотря на разъяснения Врублевского, который заявил, что его цель была в том, чтобы обеспечить явку Евсеева в суд, прокурор Сергей Котов счел заявление Евсеева основанием для ходатайства об изменении меры пресечения Врублевскому с подписки о невыезде на заключение под стражу.

Судья Наталья Лунина вынесет свое решение на следующем заседании суда 5 июня. Одновременно она настояла на вызове в суд в качестве свидетеля следователя ФСБ Сергея Дадинского и согласилась на повторный допрос в связи с новыми обстоятельствами эксперта-почерковеда Леонида Раева.

Где правда?

Я не знаю, что решит суд. Но хочу вернуться к началу статьи: суд должен выбрать между правдой обвинения и правдой защиты.

Прокурор Сергей Котов прав, когда говорит, что выступать в качестве понятого — гражданский долг. Но не меньший гражданский долг — говорить в суде правду. Очевидно, что из трех допрошенных в суде кто-то говорил правду, а кто-то совершил преступление лжесвидетельства.

Прокурор предлагает простое решение. Если на основании заявления Евсеева «закрыть» Врублевского, значит, Евсеев и Кислюк говорили правду, а Курочкина — преступница.

Но разве правда в этом? Разве простое совпадение, что Кислюк и Евсеев дружно отказываются от экспертизы подписей, не помнят, как связывались с Дадинским, чтобы ясность не внес биллинг их переговоров?

В чем их мотив? У них есть что-то общее. Оба приехали покорять Москву, но не преуспели. Оба учились в вузах, но были отчислены. И все-таки им повезло, они познакомились со следователем ФСБ, жизнь сразу приобрела новые краски, элемент тайны и причастности к могучей спецслужбе. Вот только если суд признает их подписи фальшивыми, тогда получится, что знакомство со следователем ФСБ обернулось формированием почти преступной группы.

Здесь тест для суда. Если суд закроет не Врублевского, а дело, это будет означать, что и прокуратура, и следственное управление ФСБ шили это дело белыми нитками. Могут последовать служебные расследования и оргвыводы.

Но налицо неоспоримые, на мой взгляд, сомнения в подлинности подписей понятых, а значит, и во всей доказательной базе обвинения (правосудие — это прежде всего процедура). А сомнения — в пользу обвиняемых. Если к этому добавить, что материальный ущерб, якобы, нанесенный «Аэрофлоту», не доказан, то в чем же преступление?

Если судья Наталья Лунина признает доказательства, представленные обвинением несостоятельными, я думаю, она тем самым внесет свой персональный и немалый вклад в рост доверия общества к институту суда.

Но вернусь к происходившему 29 мая. Перед судом предстало два свидетеля. Никита Евсеев консультировался со следователем Сергеем Дадинским и опасался «связей Павла Врублевского, которого в интернете называют киберпреступником номер один». И Настя Курочкина, которая дала показания о том, что следователь ФСБ Сергей Дадинский фальсифицировал документы уголовного дела. Думаю, у нее есть основания опасаться Дадинского в гораздо большей мере, чем у Евсеева — Врублевского. Но она не испугалась.

Когда судья Наталья Лунина спросила, чем она руководствуется, Курочкина тихо ответила: «Хочу чтобы суд знал правду, а мои данные не появились еще в каком-нибудь деле». Это и есть гражданская позиция.

Теперь гражданскую позицию предстоит занять судье Наталье Луниной.